Заброшенные поля теперь могут стать лесами, причем находящимися в частной собственности. Это стало возможным благодаря принятому правительством постановлению об особенностях использования, охраны, защиты, воспроизводства лесов, расположенных на землях сельскохозяйственного назначения.

Сколько сможет заработать хозяин частного леса в России

Документ позволяет, в частности, выращивать и вырубать эти леса. И, в отличие от земель лесного фонда, доступных только для аренды, эти территории могу находится в частной собственности. Координатор проектов по лесам высокой природоохранной ценности WWF России Константин Кобяков считает, что теперь в отрасли могут наступить совсем другие времена.

В России общий объем лесного фонда около 800 миллионов гектаров. И еще порядка 60 миллионов — это стихийные леса, выросшие на запрошенных сельхозземлях. По данным WWF России, до десяти процентов бывших полей и выпасов остались невостребованными и стихийно зарастают деревьями. При этом эти территории не относятся к лесному фонду, поэтому на них не распространяются, в том числе, меры и требования по защите от пожаров. Заниматься ими было просто некому — когда-то принадлежавшие развалившемуся колхозу, они остались стоять без дела. Фермеры на них не пришли, коттеджные поселки не появились. Природа пустоты не любит, и эти площади начали самосевом осваивать в лучшем случае березы и осины, в худшем — борщевик.

«У меня недалеко от дома продают заросшее березняком поле в 11 гектаров за 200 тысяч рублей, — рассказывает Константин Кобяков. — Причем там уже вполне себе приличные деревья — на глаз по 150 кубометров древесины на дрова на каждом гектаре. Один кубометр березовых дров в наших местах стоит в районе 2,5 тысяч рублей. То есть, вырубив один гектар, можно продать древесины на 375 тысяч рублей — это уже больше, чем стоит весь участок. Если же выкосить все под ноль, можно будет выручить больше четырех миллионов рублей».

Причем есть отдельные участки, где уже выросла деловая древесина, добавляет Кобяков. Там и цены другие, и масштабы. На них уже давно засматривались и небольшие компании, и крупный бизнес: в местах традиционной заготовки леса, на севере, запасы иссякают, и получить доступ к этим стихийно заросшим деревьями участкам хотелось бы многим. Однако до сих пор легальной возможности добывать древесину, выросшую на сельхозземлях, не было. Но теперь правительство ее предоставило.

«По-хорошему, придя на такой участок, надо сначала провести рубку-уход, — объясняет Кобяков. — Серьезно проредить деревья, оставив только наиболее перспективные. Это уже позволит на дровах отбить первоначальные вложения. Затем, лет через 10-15, там можно будет рубить деловую древесину, например, фанерный кряж. И потом думать, что сажать взамен. Осины быстрее растут, ели — главный деловой материал. А дубы растут долго, но эта древесина самая ценная. По сути, частный лес на сельхозземле становится плантацией. По этому же пути пошли страны Скандинавии. Теперь сможем повторить его и мы».

Главных проблем в деле выращивания леса на сельхозземлях, считает Кобяков, две. Во-первых, перерабатывающие предприятия в большинстве своем расположены в традиционных регионах лесозаготовок. А брошенные поля — в центральной России. Чтобы зарабатывать деньги на чем-то более серьезном и основательном, чем дрова, нужен близкий доступ к переработке. Пока его нет, построить серьезный бизнес не частных лесах будет проблематично.

И второе — в России привыкли рубить то, что само выросло. Сначала сажать, десятки лет ухаживать и только потом отправлять на промысел «сибирского цирюльника» — это настоящая смена парадигмы мышления. В WWF России ожидают, что в первое время лесным бизнесом в заброшенных полях займутся единичные энтузиасты. А вот лет через 20, когда технологические цепочки более менее отдалятся, сюда подтянуться серьезные игроки. Им надо будет успеть до того, как земля подорожает.

«По большому счету, это еще и очень удачный эксперимент, — замечает Константин Кобяков. — Мы сможем понять, насколько частный собственник может быть эффективным при работе с лесом. Раздавать в собственность земли лесного фонда слишком рискованно. А заброшенные поля даже при плохом уходе будут в лучшем состоянии чем сейчас, когда никакого ухода нет вообще».